На прошлой неделе в переходе между станциями "Таганская" Кольцевой и Таганско-Краснопресненской линии Московского метрополитена открыли барельеф, центральной фигурой которого является советский диктатор Иосиф Сталин. Речь идет о копии скульптуры "Благодарность народа вождю-полководцу". В центре композиции фигура Сталина, которую окружают скульптуры представителей различных профессий и люди разного возраста с цветами. Кольцевая линия московского метро была построена в годы правления Сталина. В годы кампании по разоблачению "культа личности" (конец 1950-60-е годы) изображения Сталина и упоминания о нем из метро убрали.
Обсуждение в соцсетях касалось двух смысловых уровней памятника – искусствоведческого взгляда и исторического, однако исторический контекст и фигура Сталина как ответственного за массовые репрессии в СССР преобладали в обсуждении.
В течение мая 2025 года в России:
– Аэропорт Волгограда официально переименован в "Аэропорт Сталинград"
– В Вологодской области открыт второй памятник Сталину
– Строительство Сталин-центра в Нижегородской области близится к завершению
– В тульский музей вернулся самовар Сталина
– Огромный портрет Сталина пронесли в Бессмертном полку в Ставрополе
– Первый памятник Сталину открыт в Улан-Удэ
– В Чувашии КПРФ открыла третий бюст Сталину
– В Можайске поставили бюст Сталину
– В метро Москвы, в переходе станции "Таганская" открыт барельеф со скульптурой Сталина
Наверное, нужен комментарий. Мало ли: вдруг кто-то не знает реального моего отношения к описанным событиям. Комментарий будет очень коротким. Я ненавижу Сталина и сталинизм с юности. Возвращение Сталина в российскую действительность считаю одним из позорнейших преступлений нынешней власти.
Приготовиться станции метро "Нарвская" в Санкт-Петербурге. Вот так она выглядела изначально – потом эту "красоту" убрали. Точнее, скульптурный Сталин был в проекте, но его еще на этапе строительства заменили на знаменосца, а вот мозаичный продержался до 1961 года.
Можем повторить?
В Москве на станции метро "Таганская", рядом с Театром на Таганке, где играл Высоцкий (!), установлен очередной сталин. Процесс бешеной сталинизации рф продолжается. А сколько одобрения и ликования это вызывает у молодых россиян – просто мозг отказывает понимать Миллионы (!!) уб*тых, оклеветанных, раскулаченных, сосланных в лагеря и в различные "алжиры", уморенных голодом, миллионы брошенных на мясные штурмы в войну, полное растление и моральное разложение огромной страны – и в итоге эта др*нь усатая опять красуется на пьедесталах
Галич всё описал в песне "Ночной дозор": "Им бы, гипсовым, человечины – они вновь обретут величие". Получили человечины – и обрели
Много лет назад драматург Михаил Шатров сказал "Сталин останется на сцене до тех пор, пока каждый из нас до конца не выяснит с ним отношений". Речь тут идет не только о драматических произведениях Шатрова, многие из которых посвящены преодолению и осуждению сталинизма, речь тут – и о самой жизни. Вновь, уже в который раз, мы "выясняем отношения со Сталиным". Сталин, давно свергнутый с пьедесталов и выброшенный из Мавзолея, остается, как это ни странно, центром нашей русской судьбы. Он – на сцене нашей жизни. И вот теперь ему опять ставят памятники, называют в его честь аэродром, а в московском метро на станции Таганская восстанавливают горельеф "вождю народов". Почему? Почему не получается сдать Сталина в утиль?
Суть Сталина в праве на бесчестье, на то, чтобы быть безответным, но надежным винтом тоталитарной государственной машины
А по очень простой причине – он – образ и суть многих из нас. Суть Сталина в ненависти к праву на свободу, на достоинство человека, на его, по слову поэта, "самостояние". Суть Сталина в праве на бесчестье, на то, чтобы быть безответным, но надежным винтом тоталитарной государственной машины, исполнять любой, идущий сверху приказ, получать за это бонусы и не нести никакой ответственности, так как "родина велела". Именно Сталин в России стал иконой абсолютного тоталитаризма. Когда тоталитаризм достиг высоких градусов абсолютности в стране опять от слов перешли к делу возведения памятников Сталину. Сегодня Сталин – это симптом.
Так было и в прошлом. Когда во время Перестройки партийно-чекистская номенклатура окончательно поняла, что ее всевластию приходит конец, что на пороге народовластие, а, следовательно, и полное уничтожение того тоталитарного механизма, который большевики отстраивали с 1917 года, они объявили Перестройке войну.
таганка
мы от крови еще не устали
прослезимся, но только по пьянке
и смердит восстановленный сталин
в переходе метро на таганке
снова память разорвана в клочья
снова множатся списки двухсотых
словно с мертвой и сталинской точки
и не сдвинулись мы ни на йоту
на таганке спешащие люди
большинство и тогда промолчало
и опять наше время осудят
и опять все начнется сначала
Много комментариев были связаны с постом крупного российского искусствоведа Елизаветы Лихачёвой, которая высказала свое профессиональное мнение как о качестве барельефа на станции "Таганская", так и о памяти в России.
Восстановление горельефа "Благодарность народа вождю-полководцу" на Таганке – событие, которое успело превратиться в горячую тему ещё до того, как его пластиковая копия заняла своё место в переходе между кольцевой и радиальной станциями.
Поднялся шум: возвращается ли фигура Сталина в метро? Это что, возрождение культа личности? Очередная волна исторического ревизионизма?
Печально, что столь сложная и противоречивая историческая фигура используется как рекламный жупел
В центре внимания – образ Иосифа Сталина. Но за этим образом не видно самого главного: перед нами вовсе не реконструкция. Это фейк. Подделка – и не только в материале, но и в смысле. Псевдовозвращение, выстроенное на одной-единственной фотографии из собрания Государственного музея архитектуры имени Щусева. Отпечаток с неё – подарок, который я когда-то получила от коллег в день рождения (я родилась и выросла на Таганке), он до сих пор висит у меня в рабочем кабинете. И с тех пор регулярно становится поводом для обвинений в преклонении перед фигурой Вождя.
Но давайте говорить честно: если бы речь шла о настоящей реконструкции, всё выглядело бы иначе. Настоящее восстановление потребовало бы участия скульпторов, формовщиков, технологии работы с фарфором, поездки в Гжель или Дулёво, обжига, глазури. То, что было создано в 1950-е, – это не просто советское искусство, это фарфоровая скульптура, так называемое "бельё", эстетически и технически сложная работа.
А то, что сегодня вмонтировано в метро – это халтурно сделанная на 3D-принтере пластиковая болванка, грубо покрашенная под глазурованный фарфор. Это не искусство. Это не реконструкция. Это пиар. Примитивная попытка поймать волну "патриотического хайпа" к очередной дате. Ни один серьёзный специалист не станет это поддерживать.
И пока фигура Сталина в дешёвой имитации собирает лайки и дискуссии, подлинные артефакты советской эпохи исчезают у нас на глазах.
Посмотрите на статуи станции "Площадь Революции": у бронзовых собак стёрты носы, уходит патина, разрушается материал. Это настоящая утрата. Но московский метрополитен этим заниматься не хочет – от носа собаки не будет новостного шума.
Я хорошо помню, как в бытность директором Музея архитектуры мы несколько обращались в метрополитен с просьбой заняться вопросами сохранности элементов декора станций и павильонов. Нам было понятно, что утраты неизбежны. Ответа не последовало. Потому что настоящая реставрация не приносит дешёвой славы. А вот пластиковый "Сталин" – приносит.
Печально, что столь сложная и противоречивая историческая фигура используется как рекламный жупел. И вдвойне обидно, что её подменяют подделкой, даже не идейной, а технологической.
Всё это говорит о нашем отношении к собственному прошлому: поверхностном, шумном, безответственном.
Про то, как вчера накинулись на Елизавету Лихачеву за ее искусствоведческий анализ барельефа Сталина на станции метро Таганская (мол, как она может говорить о том, что это бездарный и халтурный барельеф, когда надо говорить о том, как ужасен Сталин). Дело в том, что, когда у людей нет реального дела и реальной цели, они тратят свою энергию и полемический запал на что ни попадя. Варятся в соку своего информационного пузыря, и перетирают в труху каждый кусочек, попадающий в этот пузырь. Ужасно, конечно, что столько умных людей не могут найти другого применения своему уму.
Барельеф бездарен, Сталин ужасен, Елизавета Лихачева – крутой искусствовед. Уже за то, что она вернула миру фрески взорванного Калязинского Свято-Макарьевского монастыря, и мы сейчас можем видеть их в музее имени Щусева, я ее очень ценю и уважаю.
Елизавета Лихачева – спасибо ей – дополнила характеристику творчества метросталинистов профессиональным мнением искусствоведа (по существу, это ответ тем, кто якобы хочет "восстановить исторический вид"):
"то, что сегодня вмонтировано в метро – это халтурно сделанная на 3D-принтере пластиковая болванка, грубо покрашенная под глазурованный фарфор. Это не искусство. Это не реконструкция. Это пиар. Примитивная попытка поймать волну "патриотического хайпа" к очередной дате".
Про цели устроителей этого позорища яснее не скажешь.
Изоморфность российского общества ГУЛАГу не случайна. Это прямое наследие непроведенного процесса дегулагизации в стране, где большая часть населения соприкоснулась с ГУЛАГом в том или ином виде: либо подвергалась репрессиям, либо была их исполнителями, а нередко оказывалась сперва в роли палача, а затем жертвы.
Психологическая близость Путина и его населения проявляется и в отношении к Сталину.
И едва ли нужно удивляться второму пришествию кровавого "отца народов" в главном подземном святилище российского бункерного культа – московском метрополитене. На станции "Таганская" восстановлен барельеф с его изображением. Говорят, было тайное торжественное открытие.
Интеллигенция не отстает и тут.
Черного и белого не называйте. Да и нет не говорите.
"Циничный прагматик" – именно такое определение кровавому чудовищу нашел тонкий все-неоднозначный библеист Андрей Десницкий (см скриншоты в конце) в своем вязком пространном рассуждении о том, как Сталин избавил немецкий народ от чувства коллективной ответственности, от которого "наши немецкие мальчики" бросались под танки, а он, Десницкий несколькими десятилетиями позже бегал по потолку (а до этого бегал по Крыму, за что его и попросили вон из Вильнюсского университета, а заодно из Литвы). Ну и без венецианской деколонизации они обойтись не могут и словно оберег повторяют, что ее не будет чур меня чур. Ладно Сталин, пытки, депортации, тройки, расстрелы, Колыма – главное же собственное эго, чтоб нас не обижали. Пусть другие кричат от отчаяния, от обиды, от горя, от голода…
А вот любимейшая и оплаканная московской интеллигенцией после своего увольнения из Пушкинского музея бывшая его директриса Лизавета Лихачева пошла дальше: ей обидно, что "сложную и противоречивую историческую фигуру" Сталина вернули не в былом величии, не в мраморе и фарфоре, а в пластиковой подделке… Им бы гипсовым человечины, они вновь обретут величие.
“Мы восхищаемся скульптурными портретами римских императоров: мастерство передачи характера, выразительность, виртуозная работа с камнем. Бюст Цецилия Юкунда – излюбленная модель всех художественных училищ. И никого при этом не волнует, что Юкунд – мерзкий ростовщик, а императоры Рима – диктаторы, самодуры, психопаты и убийцы. Мастерство имеет значение. И что мы каждый раз так удивляемся, при появлении изображения Сталина? А кого вы ещё сейчас ожидали? – это пишет художник.ру – и добавляет, что, мол, Сталина уберут, а внимание! "Культурные раны смертельны".
Уже не раз обращала внимание на язык метафор, который в перевернутом мире .ру полностью подменяет реальное человеческое содержание и словно целенаправленно блокирует эмпатию к жертве
Уже не раз обращала внимание на язык метафор, который в перевернутом мире .ру полностью подменяет реальное человеческое содержание и словно целенаправленно блокирует эмпатию к жертве: "нас всех разбомбило 24 февраля", "мы все погибли в Буче" . Или вот "культурные раны смертельны" – когда речь идет об уничтожении миллионов…
Сегодня я уже упоминала ту старую выставку 2010 года "Двойное детство", которую мы делали втроем (мой брат , сестра и я) . Она была посвящена детству сталинской эпохи
Когда-то я немало времени провела в архивах "Мемориала", читая переписку "врагов народа" со своими детьми, воспоминания и свидетельства. Там был и такой текст
Из воспоминаний Хавы Волович (арестована в 21 год, провела в заключении 16 лет)
Одного только не могли уничтожить селекционеры дьявола: полового влечения. Несмотря на запреты, карцер, голод и унижения, оно жило и процветало гораздо откровенней и непосредственней, чем на свободе.
То, над чем человек на свободе, может быть, сто раз задумался бы, здесь совершалось запросто, как у бродячих кошек.
Нет, это не был разврат публичного дома. Здесь была настоящая, "законная" любовь, с верностью, ревностью, страданиями, болью разлуки и страшной "вершиной любви" – рождением детей.
Прекрасная и страшная штука – инстинкт деторождения.
Прекрасная, когда все условия созданы для принятия в мир нового человека, и ужасная, если еще до своего рождения он обречен на муки, из-за которых, будь на то его воля, отказался бы рождаться.
Но люди с отупевшим рассудком не особенно задумывались над судьбой своего потомства, как не думает об этом курица.
Просто до безумия, до битья головой об стенку, до смерти хотелось любви, нежности, ласки. И хотелось ребенка – существа самого родного и близкого, за которое не жаль было бы отдать жизнь.
Где тот великий врачеватель, который сумел бы не просто выхолостить человека, а убить в нём сам инстинкт деторождения, приблизить юность к строгой, рассудительной, мудрой старости
Я держалась сравнительно долго. Но так нужна, так желанна была родная рука, чтобы можно было хоть слегка на нее опереться в этом многолетнем одиночестве, угнетении и унижении, на которые человек был обречен.
Таких рук было протянуто немало, из них я выбрала не самую лучшую. А результатом была ангелоподобная, с золотыми кудряшками девочка, которую я назвала Элеонорой.
Она родилась не в сангородке, а на отдаленном, глухом лагпункте. Нас было три мамы. Нам выделили небольшую комнатку в бараке. Клопы здесь сыпались с потолка и со стен как песок. Все ночи напролет мы их обирали с детей, защищая маленькие тельца от жгучих укусов.
А днем – на работу, поручив малышей какой-нибудь актированной старушке, которая съедала оставленную детям пищу.
Как я уже говорила, я не верила ни в бога, ни в черта. Но в пору своего материнства я страстно, исступленно хотела, чтобы бог был. Чтобы жаркой, униженной, рабской молитвой было у кого выпросить спасения и счастья для своего дитяти, пусть даже ценой любого наказания и муки для себя.
Целый год я ночами стояла у постельки ребенка, обирала клопов и молилась.
Молилась, чтобы бог продлил мои муки хоть на сто лет, но не разлучал с дочкой. Чтобы, пусть нищей, пусть калекой, выпустил из заключения вместе с ней. Чтобы я могла, ползая в ногах у людей и выпрашивая подаяние, вырастить и воспитать ее.
Но придуманный мной боженька не откликнулся на мои молитвы. Едва только ребенок стал ходить, едва только я услышала от него первые, ласкающие слух, такие чудесные слова – "мама", "мамыця", как нас в зимнюю стужу, одетых в отрепья, посадили в теплушку и повезли в "мамочный" лагерь, где моя ангелоподобная толстушка с золотыми кудряшками вскоре превратилась в бледненькую тень с синими кругами под глазами и запекшимися губками.
Меня послали на лесоповал. В первый день работы на меня повалилась огромная сухостойна. Я видела, как она падает, но ноги отнялись, и я не могла сдвинуться с места. Рядом торчали корни большого, вывороченного бурей дерева, и я инстинктивно присела за ними. Сосна повалилась почти рядом, не задев ни единым сучочком. Едва только я выбралась из своего укрытия, подбежал бригадир и закричал, что ему растяпы в бригаде не нужны, что он не хочет отвечать за каких-то кретинок. Я равнодушно слушала его брань, а мысли мои были далеки от сосны, чуть меня не убившей, и от лесоповала, и от бригадировой ругани. Они витали у кроватки моей тоскующей девочки.
На следующий день меня посадили на мехпилу у самой зоны лагеря.
Целую зиму я сидела на мерзлом чурбаке и нажимала на ручку пилы. Простудила мочевой пузырь, нажила боли в пояснице, но благодарила судьбу: каждый день я могла отнести в группу вязанку дров, за что меня пускали к дочке помимо обычных свиданий. Иногда надзиратели на вахте отбирали мои дрова для себя, причиняя мне огромное горе.
Вид у меня в те времена был самый разнесчастный и забитый. Чтоб не создавать себе излишней возни и не развести вшей (этого добра было тогда в лагерях достаточно), я остриглась наголо, а на такое редкая женщина пошла бы добровольно. Ватные брюки я снимала, только отправляясь на свидание с дочкой. Во время одного такого свидания я обратила внимание на женщину, одетую нисколько не лучше меня, но с броской внешностью. Шапка черных кудрей венчала ее голову. На щеках полыхал яркий румянец. Лицо так и лучилось молодостью и здоровьем. Но глаза, жгуче черные, глядели рассеянно, временами заволакиваясь дымкой, как у дремлющего цыпленка.
Мы разговорились. Оказалось, что она навещает ребенка своей подруги, отправленной на другой лагпункт, присматривает и заботится о нем, как родная мать.
И еще оказалось, что за ее цветущей внешностью прячется недуг, засевший в мозгу со дня ареста. Этот недуг уже не раз упрятывал ее в психлечебницу.
Она говорила с каким-то очень симпатичным акцентом.
Я – чехословачка, – объяснила она. – Никак не привыкну правильно изъясняться.
Давно сошёл румянец с её щёк, поседели и выпрямились волосы, посветлели глаза. Только недуг остался с ней, да ещё привычка страдать за других, о других заботиться и жить горем и радостью ближних.
За дровяную взятку няни, у которых в группе были собственные дети, пускали меня к ребенку и рано утром, перед разводом, и иногда в обеденный перерыв, и, конечно, вечером с охапкой дров.
И чего только я там не насмотрелась!
Няньки из преступного мира были там не самыми худшими. Были няни из политических, которые имели там своих детей. Эти были сущим наказанием божьим.
Я видела, как в семь часов утра они делали побудку малышам. Тычками, пинками поднимали их из ненагретых постелей (для "чистоты" детей одеяльцами не укрывали, а набрасывали их поверх кроваток). Толкая детей в спинки кулаками и осыпая грубой бранью, меняли распашонки, подмывали ледяной водой. А малыши даже плакать не смели. Они только кряхтели по-стариковски и – гукали.
Это страшное гуканье целыми днями неслось из детских кроваток. Дети, которым полагалось уже сидеть или ползать, лежали на спинках, поджав ножки к животу, и издавали эти странные звуки, похожие на приглушенный голубиный стон.
На группу из семнадцати детей полагалась одна няня. Ей нужно было убирать палату, одевать и мыть детей, кормить их, топить печи, ходить на всякие субботники в зоне и, главное, содержать палату в чистоте. Стараясь облегчить свой труд и выкроить себе немного свободного времени, такая няня "рационализировала", изобретала всякие штуки, чтобы до минимума сократить время, отпущенное на уход за детьми.
Например, кормление, на котором я присутствовала однажды и даже пыталась помочь.
Из кухни няня принесла пылающую жаром кашу. Разложив ее по мисочкам, она выхватила из кроватки первого попавшегося ребенка, загнула ему руки назад, привязала их полотенцем к туловищу и стала, как индюка, напихивать горячей кашей, ложку за ложкой, не оставляя ему времени глотать. И это не стесняясь постороннего человека. Значит, такая "рационализация" была узаконена. Так вот почему при сравнительно высокой рождаемости в этом приюте было так много свободных мест. Триста детских смертей в год еще в довоенное время! А сколько их было в войну!
Только своих детей эти няни вечно таскали на руках, кормили как положено, нежно заглядывали им в попки и дорастили до свободы.
Была в этом Доме Смерти Младенца и врач Митрикова.
Что-то странное, неприятное было в этой женщине. Суматошные движения, отрывистая речь, бегающие глаза. Она ничего не делала для сокращения смертности среди грудников, занималась ими только тогда, когда они попадали в изолятор. Да и то только для проформы.
И "рационализация" с горячей кашей и одеяльцами поверх кроваток при температуре одиннадцать–двенадцать градусов тепла проводилась, по-видимому, не без ее ведома.
Минутки своих коротких набегов в дом младенца она проводила в группах старших ребят – шести- и семилетних полукретинов, которые, по Дарвину, выстояли, выжили, несмотря на горячую кашу, пинки, тычки, ледяные подмывания и долгое сидение на горшках привязанными к стульчикам, отчего многие дети страдали выпадением прямой кишки.
Со старшими ребятами она хоть немного возилась. Не лечила, на это у нее не было ни средств, ни умения, а водила хороводы, разучивала стишки и песенки. И все для того, чтобы "показать товар лицом", когда наступит время определять ребят в детские дома.
Единственно, что приобретали дети в этом доме, были хитрость и пронырливость блатарей–лагерников. Умение обмануть, украсть, избежать наказания.
Еще не зная, что такое Митрикова, я рассказала ей о плохом обращении некоторых нянек с детьми и умоляла ее вмешаться. Она метала громы и молнии, обещала наказать виновных, но все осталось по-прежнему, а моя Лёлька стала таять еще быстрей.
При свиданиях я обнаруживала на ее тельце синяки. Никогда не забуду, как, цепляясь за мою шею, она исхудалой ручонкой показывала на дверь и стонала: "Мамыця, домой!" Она не забывала клоповника, в котором увидела свет и была все время с мамой.
Тоска маленьких детей сильнее и трагичнее тоски взрослого человека.
Знание приходит к ребенку раньше умения. Пока его потребности и желания угадывают любящие глаза и руки, он не сознает своей беспомощности. Но когда эти руки изменяют, отдают чужим, холодным и жестоким, – какой ужас охватывает его и как не хватает ему умения выразить этот ужас.
Ребенок не привыкает, не забывает, а только смиряется, и тогда в его сердечке поселяется тоска, ведущая к болезни и гибели.
Тех, для кого в природе все ясно, все расставлено по местам, может шокировать мое мнение, что животные похожи на детей, и наоборот – дети на животных, которые многое понимают и много страдают, но, не умея говорить, не умеют и просить пощады и милосердия.
Покоряясь неизбежному, дети умирают ещё более стоически, чем Цезари и спартанцы, Космодемьянские и Матросовы.
Маленькая Элеонора, которой был год и три месяца, вскоре почувствовала, что ее мольбы о "доме" – бесполезны. Она перестала тянуться ко мне при встречах, а молча отворачивалась. Закусив губёнки недавно появившимися зубами так, что на подбородок стекали капельки крови, она тихо лежала в своей кроватке, ни о чём уже не моля и ничего не желая.
Только в последний день своей жизни, когда я взяла ее на руки (мне было позволено кормить ее грудью), она, глядя расширенными глазами куда-то в сторону, стала слабенькими кулачками колотить меня по лицу, щипать и кусать грудь. А затем показала рукой на кроватку.
Вечером, когда я пришла с охапкой дров в группу, кроватка ее уже была пуста. Я нашла ее в морге голенькой, среди трупов взрослых лагерников.
В этом мире она прожила всего год и четыре месяца и умерла 3 марта 1944 года.
Я не знаю, где ее могилка. Меня не пустили за зону, чтобы я могла похоронить ее своими руками.
Я очистила от снега крыши двух корпусов дома младенца и заработала три пайки хлеба. Я отдала их, вместе со своими двумя, за гробик и за отдельную могилку. Мой бесконвойный бригадир отвез гробик на кладбище и взамен принес мне оттуда крестообразную еловую веточку, похожую на распятие.
Вот и вся история о том, как я совершила самое тяжкое преступление, единственный раз в жизни став матерью".
А теперь пусть наихристианнейший библеист.ру господин Десницкий попробует ещё порассуждать о несчастной судьбе замученных коллективной ответственностью хор.ру и о прозорливости "циничного прагматика" в отношении немецкого народа, художники.ру об отделении искусства от политики и о "смертельных культурных ранах", а любимица хор.ру бывшая музейная директриса тем временем о сложности и неоднозначности исторической фигуры Сталина.
И посетует на пластик вместо мрамора.